Леонора Флейшер - Герой. Бонни и Клайд: [Романы]
— Проклятие! — заорал судья, используя свой молоточек в качестве настоящего молотка. — Я требую порядка!
— Извините, Ваша Честь! — сказал судебный пристав. — Мы немного отвлеклись, — извинился второй судебный пристав.
— Его нашли! — закричал секретарь, не в силах сдержать себя.
— Кого нашли? — зарычал судья.
— Ангела, спасшего рейс 104! Только что передавали по телевизору! Он будет выступать по Четвертому каналу в полдень!
По залу прокатился ропот. Судья Гойнз посмотрел на часы.
— Итак, суд назначает вам залог в размере двадцати пяти тысяч долларов. Надеюсь, что эта сумма должна удержать мистера ла Планта на несколько минут от преступлений.
Донна О’Дей попробовала протестовать.
— Но, Ваша Честь, мой подзащитный семьянин с ограниченными средствами, и он…
— Ваш подзащитный — маньяк, — заявил судья и повернулся к судебному приставу. — Вы сказали — в полдень? По Четвертому каналу?
Подзащитный Донны О’Дей стоял, словно громом пораженный; он не двигался и был не в состоянии думать. Одна лишь мысль снова и снова тревожила его: что они там передали? Что нашли таинственного незнакомца? Но разве это возможно? Ведь это я, я, Берни ла Плант. Только я спас всех этих людей, я герой. Почему никто не хочет меня выслушать?
Судебный пристав взял его за плечо и отвел обратно в тюрьму. Берни шел спокойно, он не протестовал, но на его безмолвном лице было выражение душевной муки и неверия.
Гейл Гейли была по-настоящему счастлива. Она нашла «Ангела рейса 104», и это давало ей чувство удовлетворения. Кроме того, он спас и ее лично, и теперь она могла наградить его. Сидя в студии перед камерой Чаки, она обдумывала случившееся уже в который раз. Гейл пришлось признать, что с первого взгляда этот человек не показался ей героем. Весь в лохмотьях, он был одет в нечто, вытащенное, казалось, из мусорной кучи. Он показался ей выше ростом, чем тот человек, спасший ее. Но в том ужасном дыму она легко могла и ошибиться в его росте. Телосложение у обоих было одинаково стройное, хотя у этого плечи были пошире. Но когда он молча протянул ей единственную улику, которую невозможно было опровергнуть, Гейл тут же признала его.
Да, это был он, таинственный незнакомец. Он предоставил верное доказательство: у этого человека был второй ботинок, точь-в-точь такой же, как тот, что нашли на месте авиакатастрофы. Значит, этот человек и есть «мистер Золушка», тот самый герой. Поговорив с ним немного, Гейл поняла, что он умен и приятен в обращении, может быть, несколько стеснителен, но в его стеснительности было какое-то очарование. У него были красивые глаза — темные, смотрящие на вас пристально, хотя и несколько робко, и в то же время с задумчивостью, которая затрагивала какие-то струны ее души. После того как он немного отмылся в мужском туалете студии, Гейл увидела, что остальные детали его лица были под стать глазам. Печальное лицо с мягкими, добрыми чертами: его можно было назвать почти красивым. Лицо героя. Это было больше, чем она смела ожидать, он действительно заслуживал того, чтобы стать героем. Тот факт, что он был беден и ему негде было жить, лишь усиливал значительность ситуации, делал ее реальнее.
Герой сидел с Гейл в студии, обутый в драгоценный кожаный ботинок Берни ла Планта и робко раскрывал перед нею и видеокамерой Чаки, а также и затаившим дыхание миром историю спасения пассажиров рейса 104. Детали точь-в-точь совпадали с тем, что он, Джон Баббер, услышал из первых уст от Берни ла Планта. Все эти сведения он приобрел одновременно с ботинком. Единственная разница заключалась в том, что теперь Баббер, а не ла Плант, был героем приключения.
— Я гулял по лесу и вдруг услыхал ужасный грохот, — неторопливо рассказывал он. — Невдалеке я увидел языки пламени и… и… подошел ближе… и тогда… и тогда…
— Не спешите, Джон, — сказала с мягкой улыбкой Гейл. — У нас есть время.
Джон Баббер кивнул. Его голос дрогнул.
— … Все было как в дыму… как в тумане… Дым, крики… как во время бойни во Вьетнаме… Я понял, что произошла авиакатастрофа и я могу кому-то помочь… но я не очень хорошо помню… детали. Все это было очень страшно.
Гейл поверила в историю Баббера от первого до последнего слова. Как бойня во Вьетнаме. Значит, он также был героем той войны. Как трогательно и драматично и как здорово это прозвучит в шестичасовых новостях!
— Объясните, почему вы потом исчезли, Джон?
Джон Баббер неловко пожал плечами и опустил глаза:
— Ну, сначала… Я не знал, что я… герой. Я не знал, что отец мальчика спасся. Я думал, что из-за меня он погиб, и мне было стыдно посмотреть этому мальчику в глаза. Ну, а потом… я не чувствовал себя способным на это… ну, вы понимаете, я не в том виде, чтобы появиться на публике.
Гейл старалась не показать виду, но она была искренне тронута словами героя. Ее голос слегка дрожал, когда она задала следующий вопрос.
— Но все-таки вы пришли в конце концов. Почему? Из-за денег?
Джон Баббер посмотрел Гейл прямо в глаза и робко улыбнулся. Его грустное лицо осветилось мальчишеской улыбкой и стало от этого еще привлекательнее.
— Да, из-за денег. Я бы никогда не объявился, если бы не награда.
Ответ был замечательный, чистосердечный, на этом и закончилось интервью.
Джоан остановила стоп-кадр, и они с Гейл долгое время смотрели на экран монитора, на лицо Джона Баббера крупным планом с темными притягивающими глазами, призывающими телезрителей не сомневаться в его честности.
— А ты не говорила, что он такой симпатичный, — усмехнулась Джоан.
Но для Гейл Гейли Джон Баббер был не просто симпатичным. Для нее в нем было заключено все самое лучшее и прекрасное, что может быть в человеке. Смелый и мужественный и в то же время скромный, он покорит сердца американцев, как покорил Джоан. Гейл же чувствовала к нему нечто большее, нечто похожее на преклонение перед героем.
— Он спас мне жизнь, — сказала она себе, глядя на лицо на экране. Оставаясь репортером, даже несмотря на то, что эта история касалась ее лично,
Гейл искала ключ к этому человеку, хотела больше знать о нем: кто он и откуда и что сделало его героем.
Берни ла Плант в бешенстве смотрел на экран телевизора, находясь в тюрьме. Это уж слишком! Мерзкий бездельник украл у него миллион долларов и его славу, и все потому, что Берни по глупости поделился с ним и, хуже того, оставил ему второй ботинок. Этот проклятый ботинок стал неопровержимым доказательством правдивости его истории.
— Пассажиры рейса 104 были потрясены, когда узнали, что герой, появившийся из дыма и огня и спасший их от смерти, был бродягой и более трех лет не спал в настоящей постели… — голос Гейл Гейли звучал с экранов телевизоров, и телезрители видели в это время лицо Джона Баббера, такое приятное, печальное, покорное, скромное и красивое лицо.
Теперь этот обманщик будет не только спать в постели, он будет купаться в роскоши, в то время как настоящий герой сидит в этой проклятой тюрьме. Это было больше, чем Берни ла Плант мог вынести.
— Да он самозванец, Бога ради! Он дешевка! — с яростью заорал он своему соседу-заключенному. — Этот Баббер — бездомный бездельник! Он не герой, поверь мне, приятель.
Другой заключенный отвернулся от экрана и оглядел Берни с ног до головы несколько раз.
— Поверить тебе? — презрительно фыркнул он. Этим было все сказано.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Действительно, это была по-настоящему сенсационная история, и Четвертый канал не расставался с ней ни на минуту, стремясь выжать из нее все возможное. Отныне те, кто хотел поговорить по телефону с героем Джоном Баббером, должны были соединиться сначала с Джимом Дикинсом и Гейл Гейли, и все желающие буквально обрывали телефоны.
Редко случается, что национальный герой становится настолько близким сердцу каждого. Для старшего поколения таким героем стал Чарльз Линдберг, первый человек, перелетевший через Атлантический океан из Нью-Йорка в Париж. Но между Линдбергом в 1927 году и Джоном Баббером в 1992 году никто не поднимался столь высоко.
В офисе Дикинса без устали звонили телефоны.
Из них слышалось одно и то же: «Нам нужен Баббер». Это были приглашения на встречи и коктейльные вечеринки, благотворительные обеды и пр. Чарльз Уоллес, менеджер Четвертого канала, вошел в офис Дикинса с обеспокоенным видом. Его взбудоражил весь этот бедлам, он бы предпочел, чтобы деловые проблемы решались в установленном порядке, без этой возни с телефонами, факсами, видеокамерами и репортерами, снующими повсюду взад и вперед.
Особенно не нравилась Уоллесу вся эта история с героем. Хотя именно ему принадлежала идея поймать героя на наживку в миллион долларов, но он никогда не предполагал, во что это выльется, и что его драгоценная станция превратится в балаган. Он думал, что как только найдут героя и выплатят ему деньги, вся шумиха закончится, и все снова займутся своими делами. Уоллес не мог предвидеть огромную ценность героя для станции и, кроме того, что-то во всей этой истории беспокоило его, хотя он и не мог объяснить, что именно. Но ему казалось, что в этом герое что-то не так. И эта неопределенность выводила Уоллеса из себя.
